Флот вторжения - Страница 45

— Если бы им удалось в числе прочих поджарить и Гитлера, я бы ни слезинки не пролил, — признался Бэгнолл.

— Я бы тоже, — согласился Эмбри. — Раньше и я бы не отказался швырнуть туда одну из тех проклятых пузатых бомб, которые мы скидывали на Кёльн. Да, пока шла война между нацистами и нами… Но ящеры все сильно усложнили.

— Это уж точно.

Бэгнолл поднял утомленные глаза к небу, словно ожидая увидеть самолет ящеров. Но даже если ты его не видишь, радости мало, когда на борту находится такая супербомба, какая шарахнула по Берлину. Если доверять газетам (а это во Франции дело рискованное, особенно после начала войны), одна-единственная бомба ящеров на многие мили вокруг уничтожила все до основания. От такой бомбочки не убежишь и не спрячешься. Так какой тогда смысл шарить глазами по небесам?

Мимо на дребезжащем велосипеде проехала хорошенькая девушка. Велосипеду, наверное, было больше лет, чем ей. Юбка давала возможность вдоволь насмотреться на ее загорелые ноги. Бэгнолл слышал каждый щелчок велосипедной цепи, когда та задевала шестеренку педалей. Его слух улавливал звуки и других велосипедов, заворачивавших за угол и исчезавших из поля зрения. Бортинженер слышал цоканье лошадиных копыт и грохот железных ободов колес повозки, которую лошадь медленно тащила по улице. Он слышал, как где-то кто-то шьет на ручной швейной машине, как женщина зовет домой своего кота по имени Клод, который, согласно ее словам, был очень дурным созданием. Бэгноллу казалось, что он слышит весь город.

— Париж без стада автомобилей, которые пытаются тебя задавить, — это не Париж, — сказал он.

— Это так, но с исчезновением машин стало чище, — отозвался Эмбри. — Чувствуешь, какой свежий воздух? Мы как будто находимся за городом. Когда в последний раз я здесь был, выхлопными газами воняло сильнее, чем в Лондоне.

— Да, выхлопные газы теперь не докучают, — согласился Бэгнолл. — Джерри до последней капли выкачали бензин для своих самолетов и танков.

Из-за угла появился человек, выглядевший значительно лучше, чем большинство французов, встреченных Бэгноллом за последние дни. На лацкане мужчины блеснуло что-то серебряное. Когда он подошел ближе, Бэгнолл, увидел, что именно: то был маленький значок в виде двустороннего топора — франциск, символ Виши и коллаборационистов.

Француз уже собирался пройти мимо, но вид людей в незнакомой форме, пусть даже в такой грязной и рваной, в какой щеголял экипаж «ланка», пробудил в нем любопытство.

— Pardonnez-moi, messieurs, mais — etes-vous allemands? — спросил он и затем повторил вопрос по-немецки.

— Non, monsieur, nous sommes anglais, — ответил Бэгнолл. Глаза француза широко раскрылись. Непроизвольно его левая рука метнулась к булавке значка на лацкане, словно он желал спрятать его. Бэгнолл подумал о том, что сейчас творится у француза в душе, что чувствует он, приспособившийся к немецкому ярму, встретив людей из страны, отказавшейся покориться.

Француз говорил и по-английски тоже.

— Весь мир сейчас объединился, — сказал он. Кивнув, он протиснулся сквозь англичан и заспешил прочь, но не удержался и оглянулся через плечо.

— Угодливый слизняк! — пробормотал Элф Уайт. — Ишь ты, «весь мир», ни больше ни меньше. Въехать бы ему на память сапогом под задницу!

— Я бы тоже не отказался, — сказал Бэгнолл. — Но какой бы дрянью он ни был, он прав. Иначе, думаешь, мы бы долго болтались здесь в форме Королевских ВВС?

— Может, и так, но я не особенно настроен считать паразитов вроде этого частью человечества, — возразил Уайт. — Если бы в Париже хозяйничали ящеры, он лизал бы зады им, а не немцам.

Штурман не собирался приглушать свой голос. Француз дернулся, словно ужаленный пчелой, и пошел еще быстрее.

— Лучше благодарить судьбу, чем осуждать других, — вмешался Кен Эмбри. — Нам-то не пришлось жить под немецким башмаком эти два года. Скажу откровенно: если бы Гитлер вломился к нам и победил, нашлась бы свора коллаборационистов и среди англичан, а еще — великое множество тех, кто стал бы делать что велят, лишь бы уцелеть.

— Таких я не осуждаю, — ответил Бэгнолл. — Человеку нужно жить, значит, он должен приспосабливаться. Но будь я проклят, если бы увидел кого-то из нас, нацепившими значки с серебряными топорами или еще какой-нибудь пакостью! Все-таки есть разница между тем, чтобы приспосабливаться и подлизываться. Никто не заставляет их тут прикалывать франциск. Это делают только те, кто хочет.

Остальные члены экипажа кивками поддержали его. Англичане продолжали двигаться к центру Парижа. Почти обезлюдевшие улицы не были единственной чертой, удивившей Бэгнолла. Когда он был в Париже в прошлый раз, экономическая депрессия еще продолжалась и одним из впечатлений, которых ему никогда не забыть, было зрелище мужчин (многие из них были прилично одеты), которые вдруг наклонялись, чтобы поднять из канавы сигаретный окурок. Правда, прилично одетые мужчины в Лондоне делали тогда то же самое. Но французам каким-то образом удавалось даже попрошайничать с оттенком щегольства.

— А, вот оно что! — воскликнул Бэгнолл, довольный своим открытием, словно физик, работающий с радием. Товарищи оглянулись и поглядели на него. — Я понял, что изменилось: Париж всегда был символом веселья, веселый «Пари» и все такое. Всегда возникало чувство, что живущие здесь знают лучше тебя, как надо развлекаться. Одному Богу известно, действительно ли это так, но мы так думали. А теперь этого про Париж не скажешь.

— Трудно веселиться, когда голоден, да еще находишься под оккупантами, — проворчал Элф Уайт.